Когда речь идет о пластической хирургии, а точнее о самом сложном и важном ее разделе – реконструктивном восстановлении внешности, пострадавшей в результате болезни или несчастного случая, для врача не может быть рутинных, привычных, рядовых подходов. Каждый шаг, любое решение тщательно просчитывается.

Об особенностях реконструктивной хирургии – слово одному из ведущих пластических хирургов с мировым именем, человеку, стоявшему у истоков развития челюстно-лицевой хирургии, доктору медицинских наук, профессору, генеральному директору "АРТ-Клиник" Александру Ивановичу Неробееву.

u-plasticheskogo-khirurga-ne-mozhet-byt-ryadovykh-operatsij

 

 

 

 

Александр Иванович Неробеев,

пластический хирург, доктор медицинских наук,

профессор, генеральный директор "АРТ-Клиник"

 

 

 

 

 

Когда говорят о пластической хирургии, в первую очередь подразумевают омолаживающие операции. А какое место в этом разделе хирургии занимают операции реконструктивные?

Реконструктивная хирургия является основой пластической хирургии

На самом деле, реконструктивная хирургия – основа пластической. За рубежом врач может считаться пластическим хирургом лишь после того, как 5 или 10 лет проработал в этой области.

У нас сложилась совсем иная практика: 98% пластических хирургов приходят в эту профессию через два года после окончания медицинского института, в лучшем случае освоив две-пять косметических операций.

Часто ли Вам приходится сталкиваться с ошибками коллег?

Постоянно. 30% моей работы в эстетической хирургии – это исправление работы моих коллег. Особенно печально, когда, не понимая, с чем имеют дело, сотрудники частных косметических клиник берутся за онкологию и, скажем, удаляют опасную родинку. В таких случаях ошибка врача может иметь самые роковые последствия.

Если говорить о реконструктивной хирургии, здесь ситуация еще серьезнее. Вот вам недавний пример. Приехал к нам в клинику мужчина, у которого на пожаре сильно пострадало лицо, он ослеп. Прежде чем к нам попасть, бедняга в течение семи лет перенес 100 (!) операций. И – никакого эффекта: у него не было носа, он не мог толком жевать, у него плохо открывался рот… Зрение мы ему, конечно, не вернули, но внешность существенно улучшили.

Какие операции Вы считаете самыми сложными?

Все. На лице нет рядовых операций. Здесь все на виду, одеждой ведь лицо не прикроешь. Поэтому каждая такая операция тщательно просчитывается. На это, а также на предоперационное обследование уходит больше 50% времени, отпущенного на лечение.

Много ли новшеств в челюстно-лицевой хирургии?

Очень! Нам стали доступны такие технологии, о которых мы лет 20 назад и не мечтали: начиная от компьютерного виртуального моделирования операций, заканчивая операционными микроскопами, микрохирургическим инструментарием, который позволил оперировать на структурах диаметром меньше 1 мм!

Не менее значительны и достижения научного плана. Очень гордимся тем, что научились разрабатывать и успешно внедрять новые методики перемещения собственных тканей пациента на место утраченных с немедленным восстановлением их кровообращения. Теперь мы можем все. К примеру, взять кость с ноги и сформировать из нее нижнюю челюсть. Или восстановить лицевой нерв, пострадавший после инсульта, травмы или операции по удалению онкологической опухоли лица, шеи.

Верно ли, что Вы одним из первых стали делать реконструктивные операции онкологическим больным?

Поначалу меня за это ругали. Ведь раньше была совсем другая тенденция: удалить опухоль и три года человека не трогать. Я же поднял вопрос о качестве жизни этих больных. Ведь когда человека оперируют по поводу рака, подчас ему удаляют очень много тканей: язык, губу, нос… Пациент остается жив, но как он живет?! По сути, он становится социальным калекой.

К счастью, я был услышан. Меня стали пускать в онкологические клиники, где, после того как тамошние хирурги удаляли пораженные опухолью ткани, я тут же начинал их восстанавливать. Много реконструктивных операций провел я и в НИИ нейрохирургии им. Бурденко. Я тогда так много оперировал в разных клиниках, что меня даже в шутку прозвали "доктором с чемоданчиком".

А сейчас "доктор с чемоданчиком" по клиникам ездит?

Практически нет. Там, где я оперировал, я всему онкологов и нейрохирургов научил. И теперь первичную послеоперационную пластику они делают сами, присылая к нам в институт лишь самые сложные случаи.

Вы принимаете таких пациентов? Любых?

Практически. Все зависит от состояния здоровья обратившегося к нам за помощью человека. Но по возрасту никаких ограничений нет. Самой старшей моей пациентке было 93 года. Опухоль уничтожила ей нос. Она пришла ко мне и попросила что-нибудь с этим сделать, а то правнуки ее боятся. Нос мы ей восстановили, и она прожила после этого еще два счастливых года…

За что вы любите свою работу?

За сложность. Косметические операции мне такого удовлетворения не приносят. Там мало фантазии. В челюстно-лицевой реконструктивной хирургии стандартных операций практически нет. И это хорошо. Самое страшное в нашей специальности – скатиться к стандарту. Надеюсь, что у нас этого не произойдет.


По материалам АиФ

Добавить комментарий

ОбновитьОбновить